Нас спасала Сибирь
Днём и ночью взад-вперёд сновали грузовики, и лишь вечером 27 марта, когда все вагоны были забиты до отказа, состав медленно тронулся.Путь предстоял дальний, так что представилась возможность обстоятельно познакомиться со всеми соседями, а ими оказались четыре семьи: Ряубы, Шоколасы, Цейнорюсы и Старадумскисы с пятью малолетними детьми. Всего в вагоне – теплушке обустроились 22 разновозрастных «врага народа»: не кулаки, не бандиты и не националисты, а сельские бедолаги в рваных и латаных одежонках; врагами же они стали потому, что жили в хуторах, находившихся возле леса, и вынуждены были последним куском хлеба делиться с теми, кто по ночам приползал из леса. Попробуй не поделиться…Везли нас три недели. Раз в сутки под окрик часового «быстро, быстро!» загоняли под вагоны, дабы мы освободились от переваренной скудной еды. Для мужчин и женщин «туалет» был общий, тут я увидел несколько молодых людей с комсомольскими значками: билеты у них, конечно, забрали, а значки остались на память.Высадили бедолаг на станции Нижнеудинск Иркутской области и на грузовике увезли в лесной посёлок Соловьёвск, где нас встретили «враги народа», привезённые из Литвы в 1948 году. И ещё встретил комендант лейтенант Крупинев, показавший, кому какая отведена в бараке квартира.
Начало новой жизни
Уже назавтра мы были отправлены в баню: в пути даже обовшивели. Потом глав семей вызвал комендант: моему отцу он сказал, что сюда его навечно переселили как кулака, однако тут же заметил, что вечного ничего нет. Повторил: «Вас не выслали, а переселили в другой район страны». Узнав, что является кулаком, отец за новость отблагодарил подписью. Что ж, кулацкий запашок за ним, конечно, тянулся – его отец, мой дед, когда–то владел тридцатью гектарами земли, но его сын как ушёл с этих гектаров в 1925 году (поступил в университет), так больше и не вернулся.
На снимке: март 1950 г. Я и мама возле предоставленного нам «коттеджа» в Соловьёвске.
Спустя пару недель комендант объявил, что на краю посёлка вспахана земля. На каждого члена семьи отводится сотка. Завхоз участка химлесхоза обеспечит семенным картофелем. Так что – вперёд, сажайте. И тут к отцу за советом явилась делегация земляков. Как к единственному образованному человеку. Сомневались, стоит ли сажать картошку – ведь если не летом, так осенью русских разобьют американцы, и можно будет возвращаться домой. Отец сказал, что это глупые слухи, картофель надо сажать. Его послушались. Осенью копали и радовались.
А потом начался сезон добычи в тайге живицы. Отец стал вздымщиком (целый день ходил от сосны к сосне и специальным ножиком, хаком, вырезал на них желобки). Это была очень тяжёлая работа для непривыкшего к физическому труду пожилого человека, и однажды, придя с работы, он свалился с высокой температурой. Медпункт между тем находился только в колхозном посёлке Укар, и туда, за шесть километров, отец отправился пешком.Врач сразу обратила внимание на интеллигентность этого пациента. Узнав, что в Литве он работал директором гимназии, произнесла: «Конец света». Выписала лекарства, написала справку для коменданта, что этому человеку противопоказана физическая работа, сказала, что в обратную дорогу пешком его не отпустит. Побежала к председателю колхоза, и пожилой колхозник увёз его домой на лошади. Выздоровевший отец стал работать помощником бухгалтера, а вскоре был назначен бухгалтером.
Хуже обстояли дела у моих сестёр (15 и 17 лет). Когда начался сезон сбора живицы, они были отправлены в тайгу и целый день от сосны к сосне таскали тяжёлые деревянные вёдра. Вкус этого изнуряющего труда в жару, когда в глаза лез и кусался гнус, познал и я, одиннадцатилетний. Но вскоре это закончилось.
«Учёба – дело святое»
На окраине Нижнеудинска находился сельскохозяйственный техникум, и отец обратился к коменданту с просьбой отпустить дочерей на учёбу. Услышал: «Учёба – дело святое». Сестёр приняли, они стали получать стипендию. Я в сентябре потопал в четвёртый класс начальной школы, хотя в Литве уже учился во втором классе гимназии. Надо было осваивать русский язык.
Как-то к нам заглянул местный житель Дмитриев. Откуда-то он узнал, что я умею играть на аккордеоне и что мы привезли инструмент. Стал просить отца, чтобы он отпустил меня поиграть на вечеринке молодёжи, а ведь играть я умел только мелодии литовских песенок. И я играл, а молодёжь танцевала. А потом Дмитриев прошёлся по кругу с шапкой, и я принёс домой первый в жизни свой заработок.
По-русски стал свободно разговаривать уже вскоре. В средней школе учился в большом соседнем селе, в классе, кроме русских ребят, были литовцы, украинцы, поляки, немцы, татары – очень спаянный, дружный коллектив, в котором не существовало национальностей. Меня заприметил учитель русского языка и литературы Николай Никитич Логинов, и с его помощью, учась в восьмом классе, я попытался написать свой первый рассказ. То, что спустя годы я стал журналистом, я обязан этому прекрасному педагогу.
В 1953 году сёстры окончили техникум и были назначены агрономами в колхозы, подконтрольные Хоготовской МТС, а это недалеко от Байкала и Лены, где живут в основном буряты. Туда переехать было разрешено всей семье, там я пошёл в девятый класс, а отец стал работать в МТС снабженцем. Воспоминания о Хоготе – самые хорошие. Прекрасные, добрые учителя. Очень тепло меня, единственного в школе литовца, приняли одноклассники. В школе я вскоре стал бессменным музыкантом, организатором концертов, мои информации и репортажи о школьной жизни и работах на селе стали печатать районная, окружная и даже областная газета «Восточно–Сибирская правда». Стал получать гонорары.
Мы — не враги народа
Как-то на работу к отцу заглянул незнакомый капитан МГБ. Отец насторожился. Капитан сказал: «Вас прекрасно характеризует директор МТС Кравченко. Расскажите, и поподробнее, за что, на ваш взгляд, вас депортировали».
Нехотя, но всё-таки рассказал отец о себе, начиная с работы директором при немцах, а капитан внимательно слушал. Потом он сказал: «Если всё действительно так, как вы рассказали, то вы ни в чём перед Советской властью не провинились. Изложите всё это на родном языке на бумаге, а мы по своим каналам переправим в Литву. Вас непременно реабилитируют. Я к вам подъеду через месяц».
Отец пообещал написать. Однако не стал писать отец, ибо не верил, что его реабилитируют. Но когда капитан вновь приехал и упрекнул его в недержании слова, начал писать, и спустя какое-то время его творение с помощью капитана улетело в Литву. А летом 1955 года капитан вновь навестил его и сообщил, что решением Президиума Верховного Совета Литовской ССР он признан невиновным, реабилитирован, и, получив паспорта, вся семья может возвращаться на родину.
Впоследствии в своих воспоминаниях отец напишет: «Это был первый человек в синей фуражке работника МГБ, которому я пожал руку».
Холод родного края
Узнав, что его снабженец может вернуться в Литву, обеспокоился директор МТС Юрий Александрович Кравченко. Кстати, это был талантливейший организатор, человек очень чуткой души, впоследствии даже ставший руководителем всей огромной Иркутской области. Он стал уговаривать отца не возвращаться в «бандитский край», обещал повысить зарплату и предоставить квартиру получше. Но родина есть родина, однако отец, прежде чем собраться в дорогу, стал наводить справки, перестали ли стрелять в лесах. Родственники сообщили, что лишь кое-где изредка раздавались одиночные выстрелы фанатиков.
Семья вернулась. По распоряжению республиканских властей, хотя и со скрипом, отцу был возвращён в Юрбаркасе дом, выплачена компенсация за конфискованное имущество, он имел право вновь устроиться на педагогическую работу. Даже те годы, что были проведены в Сибири, ему засчитали в педагогический стаж. И всё же… Но обо всём по порядку.
Он был назначен завучем школы, а приказ о назначении написал работавший заведующим РОНО его бывший ученик. Спустя несколько лет работу школы проверяла комиссия. При обсуждении результатов проверки, как всегда, были отмечены достижения, а потом последовало «однако». И тогда директор изрёк: «Как же может не быть упущений в работе, если моим заместителем работает бывший ссыльный?» Услышав эти слова, отец подал заявление об увольнении.
Потом человек с высшим образованием и в совершенстве владеющий шестью языками устроился счетоводом с мизерной зарплатой в пункт по приёму зерна. По этой зарплате ему была назначена пенсия в 72 рубля.
Он довольствовался этой пенсией, однако как-то ему позвонила работница отдела социального обеспечения и попросила зайти. Оказалось, в отдел пришло письмо от группы «доброжелателей», которые возмущались тем, что бывший ссыльный, враг Советской власти незаслуженно получает такую большую пенсию, и требовали её пересчёта. Работница сказала, что пересчёт пенсии будет произведён, и посоветовала разыскать в архивах платёжные ведомости того времени, когда он работал директором в Пагегяй. Ведомости за его подписью были найдены, и написана справка о той зарплате. После пересчёта отец стал получать пенсию в …120 рублей.
И ещё отцу стало известно, что одной из причин его депортации стала кляуза трёх его учеников времён немецкой оккупации, отправленная ими в Пагегяй, в отделение МГБ. Ему показали это письмо. По его словам, правды в нём было процентов 10, остальное – грязная клевета бывших двоечников. Он захотел найти этих людей, глянуть им в глаза, но оказалось, что один из них повесился, девушка умерла от туберкулеза, а третий находился в сумасшедшем доме. Но в то время их кляуза властям Пагегяй очень пришлась кстати.
На склоне своих лет отец часто задумывался о том, что о сибиряках у него остались только светлые воспоминания, а в родном краю он часто наталкивался на злобу и месть. А ведь он никогда никому не приносил зла. Земляки выдворили его за пределы родины, бессознательно спасая от тех земляков, что по ночам вылезали из лесов с оружием в руках. Люди, творившие беззаконие, того не ведая, спасли его и семью от неминуемой гибели. Но хотели они ему зла. Отца давно нет. Теперь уже меня, переступившего через порог восьмидесятилетия, мучают подобные сомнения и вопросы.
Ответы на них я пытаюсь дать в своих книгах, но одно для меня остаётся бесспорным: та преступная депортация спасла жизнь многим литовцам. В то время, когда в Литве свои убивали своих, там мы могли жить спокойно и даже получить образование.Римантас ГРЕЙЧЮС, специально для «Обзора»