Кремлевский повар Николай Морозов — о том, как быстро приготовить на костре кабанчика для Брежнева и почему «еловая шишка» — любимое блюдо сотрудников спецслужб

Михаил Сердюков



Кабанчик для Брежнева

Российская газета: Николай Васильевич, как-то по телевизору показали Рауля Кастро с Брежневым на даче в Завидово — снег, шашлык, чаек дымится. И вроде как прозвучали слова Кастро, что вкуснее сала, поджаренного на костре, он ничего в жизни не едал и четверть века мечтает попробовать снова. То необыкновенное сальцо — ваша работа?

Николай Морозов:

Как-то я подсчитал: из своих 30 лет службы на кремлевской кухне примерно 15 провел в Завидово. Пятница, суббота, воскресенье — только там. И каких только гостей мы не встречали! А сальцо, особенно зимой, непременно шло на закуску. Но вот деталь: сало мы на костре не жарили, а просто соленое нарезали тонкими ломтиками. И Кастро угощали не у костра, а в резиденции — уже в доме.

РГ: Откуда же у него такое воспоминание — с дымком?

Морозов:

У костра тоже проводились застолья. Но только после охоты. Как правило, без трофеев не то что генсек, ни один член Политбюро не возвращался. И тогда на костре мы, бывало, целиком зажаривали кабанчика. Охотникам, конечно, хотелось, чтобы все делалось на «живом огне».

И вот мы с поварами как-то накануне сидели, пивка открыли и прикинули: на костре жарить — это ж часа три-четыре придется, да и мясо жестковатым получится. А что если тушу сначала обработать в духовке? Кабанчика хорошо просолили, стянули шпагатом — и в духовку. Всю ночь запекали, поливали соком. Наутро выехали на охоту — Брежнев, Косыгин, Подгорный и другие члены Политбюро, секретари ЦК.

После успешной охоты все внимание на Леонида Ильича: он возбужден, делится впечатлениями, а мы в это время быстренько разгребли огромный костер и над углями повесили кабана. Ну и мотаем себе потихоньку на вертеле. Вскоре мясо прогрелось, и дух такой пошел, что слюнки у всех потекли.

С нами был Яков Ильич, брат Брежнева, так он первым заметил, говорит: «Смотрите-ка, а кабана-то уже изжарили!» Все удивились: надо же, как быстро! Мы тушу сняли с огня, разделали и дымящиеся сочные куски мяса разложили на блюде. Официанты тут же по 50 грамм зубровки всем налили. Первый тост, конечно, за Брежнева.

РГ: Потом Леонид Ильич, наверное, тоже что-то сказал?

Морозов:

Нет, он Есенина стал читать. Про мать — очень душевное стихотворение.

РГ: Неожиданный поворот на охоте. Вы в это время кем были?

Морозов:

Шеф-поваром. Звание шефа получил где-то в 69-м году. На кремлевской кухне.

В людях

РГ: Так как же вы все-таки поваром стали?

Морозов:

Получилось так, что мне после семилетки пришлось пойти работать. На станции Турист есть больница для детей с церебральным параличом. Меня туда взяли разнорабочим. А вскоре случилось несчастье: человеку, который работал на кухне, циркуляркой порезало ноги. И мне, подростку, пришлось заменить его. Тут-то и начались мои университеты.

Потихоньку стали меня к плите допускать. Через год говорят: давай учиться иди, у тебя талант к нашему делу, в Москве есть кулинарные училища, там можно настоящие навыки получить, а потом и работу достойную. Дали адресок, осенью я и поехал. А курс еще летом набрали. Расстроился, да так, что, возвращаясь домой на дмитровской электричке, проскочил свою станцию.

Ладно, думаю, погуляю в Дмитрове до обратного поезда. Иду от вокзала и вдруг вижу: переходит дорогу человек в куртке белой и колпаке. Бросился к нему, говорю: «Скажите, пожалуйста, вам повара не нужны случайно?» Он глаза вскидывает и строго так: «Случайные — нет. А хорошие всегда пригодятся». Ну, я стою, плечами пожимаю. Он посмотрел на меня внимательно и говорит: «Ладно, пойдем, оформим тебя». Даже имени не спросил, не говоря уж о паспорте. Надо же каким Мессингом оказался.

РГ: Кем же был на самом деле тот проницательный человек?

Морозов:

Иванков Иван Федорович — шеф-повар привокзального ресторана. Привел меня в ресторанный зал, собрал всех: «Вот, прошу любить и жаловать — наши пенаты пополняются свежими силами!» А там зубры стоят матерые, повара 50-60-летние, фронтовики все! Я немного съежился… Удивительно, но люди так тепло меня приняли — ну как родные! А через полгода меня отправили в Москву — учиться в поварской школе.

РГ: И жить стали в Москве?

Морозов:

Нет, каждый день ездил на поезде. Затем в кулинарный техникум поступил, который в Останкино. На вечернее отделение, разумеется. Мама сильно болела, я не мог не работать. Позволил себе в вагон-ресторан пойти: 15 суток в дороге, 15 дома. И страну удалось посмотреть — аж до самого Владивостока. Ничего интересней себе не представлял.

РГ: Так вы по молодости решили всю жизнь провести в вагоне-ресторане?

Морозов:

Всю не всю, но нравилось мне это дело! А тут выпускные экзамены, сдал все успешно и мне вручили красный диплом. Директор приглашает и говорит: «Вот три заявки престижные. Я, ребята, к вам присмотрелся, вы могли бы сделать неплохую карьеру. Петровка, 38, Кремль — выбирайте».

Поехали на Петровку, 38. Побеседовали с полковником-кадровиком. Значит, так, говорит, мы вам даем младших лейтенантов и вы едете в Ленинградскую школу ОБХСС — учиться. Будете в милиции по своему профилю работать — ресторанное дело, магазинное, по базам, складам. Неплохую в общем-то перспективку нарисовал.

Но я думаю, дай-ка еще в Кремль загляну. И пошел, правда, один. И тут меня встретил полковник. Конечно, мне хотелось каких-то подробностей, но он сказал, что так вот сходу ничего рассказать не может, все, мол, узнаю, если проверку пройду. И через полгода вдруг на адрес родителей пришло из Кремля письмо: зачисляют.

По рецептам сталинских поваров

РГ: Это какой год?

Морозов:

Где-то 1960-е. Начал, как водится, опять с низов.

РГ: Но чем-то же вас поразила кремлевская кухня?

Морозов:

Главное, что коренным образом отличало эту кухню — какая-то нечеловеческая беспрецедентная дисциплина. И страшная аккуратность — во всем. Я еще застал там сталинских поваров, которые непосредственно кормили «вождя народов».

РГ: На кухне, наверное, перед ними все трепетали?

Морозов:

Преклонялись — это было. Но так, чтобы трепетать… В общении они были простыми людьми. Попав на кремлевскую кухню, я понял: есть земля в нашей профессии, а есть небо. Перешагнул порог и оказался в ином измерении как бы. Чего стоило одно меню — необыкновенный подбор блюд и напитков!

РГ: По сравнению с чем — городской столовой, рестораном?

Морозов:

Да с чем угодно. С городскими заведениями общепита это лучше даже не сравнивать. Про дисциплину уже молчу: оттепель там или что-то еще — на кухне никто не смел расслабляться.

РГ: В быту тоже не расслаблялись?

Морозов:

Не было такого. Кремлевские повара всегда только трезвые, нацеленные на выполнение государственной задачи — там ведь приемы один за другим.

РГ: Вы свою работу на первом приеме запомнили?

Морозов:

Все помню, но не обо всем рассказать могу. Наша работа в Кремле не то что секретная, но имеет свои нюансы, о которых всем знать ни к чему.

РГ: Но что-то, видимо, можно рассказать? Какие блюда вы чаще всего готовили для приемов?

Морозов:

Как правило, блюда русской кухни. Если шел поросеночек, то фаршировался он целиком и был без единой косточки. На столе должен был выглядеть румяным и аппетитным, а не котлетой какой-нибудь отбивной. Гуси, утки, индейки, перепела — ох, какой лепоты мы там только не делали. Если шел осетр — так метра на полтора-два длиной, просто царский красавец! Официантам приходилось непросто — до 20 кило тянуло кушанье. Такое раз в жизни увидишь и не забудешь уже никогда.

Все на нервах

РГ: А как насчет проколов — случались какие-нибудь неудачи? Недосолили, допустим, севрюгу с хреном и высокопоставленный едок осерчал?

Морозов:

Недосол на столе, пересол на спине — это старая пословица. Может, подумаете, что хвастаюсь, но за все мои десятилетия на кремлевской кухне со мной не случилось ни одного прокола. Когда уходил, руководство даже осудило немного — за то, что я так рано покидаю эту службу. Но я просто счел нужным уйти.

РГ: Устали?

Морозов:

Слово не то… Постоянное напряжение, оголенные нервы — нельзя же так жить бесконечно! Иногда в сутки приходилось по часу спать. В командировках это сплошь и рядом. В Индии, куда мы летали с Брежневым, или во Владивостоке, где генсек встречался с президентом США Фордом, я доходил до полного изнеможения. До сих пор не пойму, как же мне удавалось себя сохранить физически.

Когда меня взяли в Кремль, первым делом поинтересовался у кадровика: что можно делать, а что нет? Он ответил примерно так: идешь в систему, где все дано, но и за все с тебя спросится непременно. А главное — ошибаться нельзя. Вот с этим лозунгом я прожил все свои кремлевские годы.

РГ: А что вы готовили первым лицам?

Морозов:

Часто варили уху. Тройную. С Алексеем Николаевичем Косыгиным. И Брежнев ее очень любил.

РГ: Как это — тройная?

Морозов:

Первая партия рыбы закладывается в воду такая — ерши, плотвица, окунечки. Минут 15 варить, потом бульон процедить и заправить кусочками рыбы крупнее — судак, лещ, налим.

РГ: И потом еще водки мерзавчик?!

Морозов:

Необязательно. При желании добавляли, конечно. Но я считаю: водка в ухе — экзотика, не более. Крепость, конечно, улетучивается с парами, но зачем аромат рыбы лишней горечью перебивать?

РГ: Косыгин какую уху уважал: с водкой или без?

Морозов:

Без. Он любил руководить. Мы с помощниками варили уху, а в процессе премьер подходил к нам два-три раза, пробовал, советовал что-то. Потом, когда блюдо было готово, мы вместе с Косыгиным доставляли дымящуюся кастрюлю к столу. Я говорил: «Алексей Николаевич сварил уху», все пробовали и хвалили наперебой.

РГ: А Брежнев что больше любил: мясо, рыбу?

Морозов: В сочетании.

РГ: Но ведь вроде нельзя соединять мясо с рыбой?

Морозов: Это в последнее время стало нельзя. А в наше соединяли, и прекрасно себя люди чувствовали.

РГ: Все-таки готовили вы для людей пожилых. У одного гастрит, у другого ожирение, у третьего, пардон, несварение. Это как-то учитывалось?

Морозов:

Возраст учитывался всегда — не волнуйтесь. Бульон, например, не должен был быть особенно крепким, мясо выбиралось нежирное, молочные продукты тоже. Врачи-диетологи выдавали нам рекомендации, мы исполняли их в точности.

РГ: Но на глазок вы могли определить: кому можно есть кабанятину, а кому лучше манную кашку?

Морозов:

На Микояна намекаете? С ним я тоже много работал. Каждый день варил ему овсяную кашу. Обязательно на воде. Причем в Пицунде, на отдыхе, он заставлял и меня самого эту кашу есть. Наставлял: мол, очень полезная.

РГ: Ели с удовольствием?

Морозов:

Синюга и есть синюга. На воде же, не на молоке. Сваришь, а она синевой отдает. Ужас, казалось бы, да и невкусно совсем. Но вот Микоян говорил, что полезно.

РГ: А вы сами голодным бываете?

Морозов:

Как все нормальные люди. Случается, вернешься из леса с корзиной грибов — голоднее волка.

РГ: Что же едите тогда?

Морозов:

Если дома один, то довольствуюсь парой сосисок — отварю и с картошечкой. Огурчик малосольный, да и те же грибочки, если пожарить с лучком…

Андропов передавал «спасибо»

РГ: Так вы сами ушли из Кремля?

Морозов:

Да. 1 августа 1991 года. До путча успел. Немного передохнул и снова начал работать. В банке. А что — там тоже люди, и тоже любят вкусно покушать. Но потом меня пригласили в Госдуму, и я 10 лет проработал там шефом.

РГ: И снова устали?

Морозов:

Ну, возраст, конечно. А тут звонит мне Анна Григорьевна Дышкант — личным поваром Хрущева была — и предлагает помочь ее другу Армену наладить дело — тот на Лубянке открыл ресторан-музей «Щит и меч». Я сначала отказался. Раз пять приглашали. Наконец, думаю, надо бабку успокоить, пойду, посмотрю.

Перешагнул порог — ба, знакомые все лица! По стенам развешаны портреты государственных деятелей, а я практически всех их кормил. Андропов, Чебриков и многие другие — предыдущие и последующие руководители спецслужб СССР и России.

РГ: С Андроповым вы общались, когда он был генсеком или еще председателем КГБ?

Морозов:

Напрямую нет, но еду для него готовили. И тот, кто обслуживал генерального секретаря непосредственно, всегда передавал нам «спасибо» от Андропова.

РГ: Понятно, что ресторану, где почитают ваших знатных едоков, вы не могли отказать.

Морозов:

Да, я решил помочь им встать на ноги. Особенно много клиентов, разумеется, из силовых структур.

РГ: Есть ли в меню блюда, придуманные лично вами? Нечто морозовское…

Морозов:

Есть, конечно — у меня немало блюд, которые я так или иначе усовершенствовал. Вот, например, одно из них — и на приемах подавали высокопоставленным лицам, и в нашем ресторане готовят. Условное название «еловая шишка».

РГ: Можно сказать — новогоднее блюдо?

Морозов: Вполне. Проверено: и на Новый год, и на Старый кушается неплохо. Особенно сотрудниками спецслужб.

РГ: Поделитесь рецептом.

Морозов:

Пожалуйста. Куриное филе отбивается, фаршируется яблоком с брусникой (бруснично-яблочным пюре) с добавлением мускатного орешка, специй и всего остального. Вылепливается по форме еловой шишки. Панируется в муке, яйце и сухарях. Жарится во фритюре. Подается с брусничным соусом. Тут же фрукты: чернослив, курага и печеные красные яблоки. От этого блюда еще никто не отказывался.

РГ: Под такую шишку и выпить не грех. Ваш любимый тост?

Морозов:

За благополучие нашей страны! За Россию, конечно. Потому что с этого все начинается.

Из досье «РГ»

Николай Васильевич Морозов родился в 1939 году в деревне Гаврилково, Московская область. В Москве окончил кулинарную школу, затем техникум. С начала 60-х — кремлевский повар, сотрудник 9-го управления КГБ. С 1969 года шеф-повар особой кухни. Готовил для Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева и других руководителей СССР.

Работал в Кремле до 1 августа 1991 года. Далее отправился на более «вольные хлеба» — трудился шеф-поваром в банке «Российский кредит», затем 10 лет — в Госдуме. Нынешнее пристанище — ресторан «Щит и меч» на Лубянке. Шеф-повар на государственных елках в Кремле (по особому приглашению).

Имеет госнаграды и благодарности от руководителей СССР и России.

Опубликовано в РГ (Неделя) 30 декабря 2009 г.